18+
  • Развлечения
  • Музыка
Музыка

Как Теодор Курентзис спас классическую музыку

Он сделал классическую музыку модным развлечением обеих столиц, а западных меломанов заставил накрепко запомнить топоним Perm’ — заодно доказав и тем и другим, что Моцарта и Малера лучше всех играют в России. Этим летом после выступления на Зальцбургском фестивале из самого обсуждаемого музыканта страны Теодор Курентзис окончательно превратился в звезду мирового масштаба — но сам этого как будто не заметил. До конца года Курентзис выступит в Петербурге дважды — в ноябре на фестивале «Дягилев P. S.» в Большом зале Филармонии и в декабре в Концертном зале Мариинского театра: мы с критиком Дмитрием Ренанским, взявшим интервью у Теодора, присмотреться к худруку Пермской оперы повнимательнее.

Рубашка Dries Van Noten (DayNight), пальто Ianis Chamalidy (Ianis Chamalidy), кольцо KD2024 (Concept)

Рубашка Dries Van Noten (DayNight), пальто Ianis Chamalidy (Ianis Chamalidy), кольцо KD2024 (Concept)

Как Теодор Курентзис стал российским дирижером номер один

Новейшая история российской оперы внутренне неоднородна и фактически членится на два периода: первый, уходящий корнями в постперестроечные годы, завершился в середине нулевых, второй продолжается по сей день. Каждый из актов этого метаспектакля решен в индивидуальной стилистике, у каждого — своя география, своя идеология, свои dramatis personæ. Главным героем первого был Валерий Гергиев, эпицентром — Петербург и Мариинский театр. Во втором, когда действие перенеслось сначала в Новосибирск, а затем в Пермь, его протагонистом стал Теодор Курентзис. На большую сцену он вышел вовремя — минута в минуту, словно по команде невидимого режиссера. В начале 2000-х отечественный музыкальный театр остро нуждался в том, что на профессиональном языке называется чистой переменой — в полной смене декораций, произведенной в максимально короткий срок без закрытия занавеса, на глазах у публики. Люди и бренды, осуществлявшие переход от постсоветской художественной реальности к современной повестке дня, устали и пообносились: эпохе нужны были новая скорость, новый репертуар и новая мифология. Времени срочно требовался новый культурный герой — и этот запрос Курентзис удовлетворил сполна, последовательно ломая все мыслимые и немыслимые каноны.

На классическую музыку в наших широтах всегда ходили в основном за причастностью не столько к высокой культуре, сколько к элите, за возможностью на несколько часов ощутить себя белой костью — а еще, конечно, за заветным холодком, пробегающим по спине от осознания близости к власти: что в советские, что в путинские времена оперные театры исправно выполняли роль культурных фасадов империи. В последние годы этот поведенческий шаблон не пытался разорвать только ленивый, но первым иерархичность и элитаризм академической музыкальной сцены в России отменил именно Теодор Курентзис: образцово-показательный художник эпохи nobrow приучил нас ходить на симфонический вечер в Филармонию за тем же, за чем обычно ходят в клуб или на стадион, то есть за сексом, наркотиками и рок-н-роллом. Стирать границы между параллельными реальностями в какой-то момент стало его излюбленным хобби — не в последнюю очередь благодаря работе Курентзиса в регионах пала непроходимая стена отчуждения, долгие десятилетия разделявшая культурную жизнь страны на подмостки Москвы и Санкт-Петербурга и всю остальную Россию. А как иначе: когда «Золотые маски» из года в год уходят не в Большой и не в Мариинку, а в Сибирь и на Урал, волей-неволей перестанешь оперировать категориями «столичности» и «провинциальности» — себе дороже.

Так уж повелось, что репертуарные возможности отечественных музыкантов почти всегда (исключения можно пересчитать на пальцах одной руки) ограничивались романтическим репертуаром, оставляя за пределами стилевой и технической досягаемости все, что было написано раньше или позже XIX века. Фирменный репертуар Курентзиса — это примерно три четверти истории музыки, от Перселла и Рамо до наших современников. «То, что вы называете традициями, — это лишь расхлябанность», — повторял дирижер вслед за Густавом Малером, прививая на местной почве диковинные плоды барочной оперы, пересаживая оркестрантов за старинные инструменты и требуя от них одинакового драйва при исполнении симфоний Моцарта и самых радикальных опусов композиторов-авангардистов. Новый для российской академической сцены репертуар дал ей новую идентичность: греческому маэстро удалось доказать, что классическая музыка может быть cool. И дело тут, похоже, отнюдь не только в эффектной фактуре, не в вызывающем отказе от привычного дирижерского дресс-кода и не в театральной атмосфере концертов, напоминающих нечто среднее между литургией и закрытой вечеринкой, — хотя инстаграмо­емкость, эта важнейшая характеристика современной культуры, у Курентзиса, что и говорить, на заоблачном уровне.

Но вот что, пожалуй, самое интересное: достаточно послушать любую из его «коронок» — хоть моцартовского «Дон Жуана», хоть «Патетическую» Чайковского, — чтобы в сознании возник образ, сильно отличающийся от того, что растиражирован в медиа. Не рок-звезда, не нонконформист, не андеграундщик — но чудом выживший наследник традиции великих дирижеров-демиургов ХХ века, потомок Фуртвенглера, Тосканини и других диктаторов-олимпийцев. Трудно сказать, что тут вызывает оторопь больше — чудесное возрождение этой вроде бы ушедшей в далекое прошлое и совершенно чуждой сегодняшнему дню grande maniera или то, как органично она уживается у Курентзиса с пресловутыми черными джинсами и красными шнурками. Бывают странные сближенья — и именно эта диалектика, кажется, делает фигуру Курентзиса такой привлекательной для его поклонников и для его хейтеров: он не дается в руки, ускользает от однозначных определений и клише, все время оказываясь не тем, чем кажется. Свой среди чужих, европеец, но из единокровной для России Греции, патриот, космополит, обожающий витийствовать златоуст, цитирующий Бодлера вперемешку с Платоном, молчальник, богема, либертин, воплощение вызывающей свободы, эпикуреец, аскет, схимник, книжник, алхимик и перфекционист — запятые тут заменяют знак равенства. Кажется, все это и имел в виду Илья Хржановский, когда, отсмотрев тысячи видеороликов актерских проб для фильма «Дау», понял, что будет искать исполнителей для самого масштабного и самого закрытого европейского кинопроекта последних лет где угодно, но только не среди профессиональных актеров — и в итоге пригласил на главную роль нобелевского лауреата Льва Ландау, Дон Жуана и Фауста в одном лице Теодора Курентзиса. Гениальность, объяснял впоследствии свой выбор Хржановский, невозможно сыграть.


«У меня было много учеников и только один гений»

Как учитель Гергиева и Темирканова назвал своим единственным гениальным учеником Курентзиса

Первые страницы биографии Курентзиса, как и подобает жизнеописанию настоящего героя, окутаны ореолом таинственности — то немногое, что известно о его юности, проведенной на родине, может быть бегло изложено лишь телеграфным стилем: родился в Афинах, местную консерваторию окончил сначала как музыковед, потом как скрипач, занимался вокалом, играл панк-рок, основал собственный камерный оркестр. Велик соблазн вычитать из этих скупых строчек столь привычный для зрелого Курентзиса универсализм — хотя по-настоящему его художественная карьера начинается только в 1994 году, когда 22-летний наследник древнего аристократического семейства переезжает в Петербург. Квартира на Никольской площади, где обосновался Курентзис, становится чем-то вроде Ноева ковчега для разномастной городской богемы: здесь он созывает под свои знамена первых союзников, здесь знакомится с будущим худруком Пермского балета Алексеем Мирошниченко, который на одной из вечеринок представит молодого дирижера его будущей супруге, приме Мариинского театра Юлии Махалиной.

В Петербург Курентзис приезжает паломником в класс Ильи Мусина — легендарного учителя Валерия Гергиева, Юрия Темирканова, Мариса Янсонса и еще десятка дирижеров-звезд. «У меня было много одаренных учеников и только один гений»: долговязому студенту из Афин вошедшее в историю профессорское bon mot сослужит не самую лучшую службу — в 1999-м на Международном конкурсе дирижеров имени Прокофьева Курентзиса не пропускают даже во второй тур, а Мусин в знак протеста со скандалом выходит из состава жюри. В те годы Курентзис успел поработать ассистентом и у Темирканова, и у Гергиева, но ни одна из попыток закрепиться в Петербурге не приносит успеха: возможно, герметичное профессиональное сообщество Северной столицы воспринимало его чужаком, возможно, срабатывала элементарная ревность к более молодому и более одаренному, возможно, могущественные боссы интуитивно видели в амбициозном дебютанте угрозу собственной власти. Обстоятельства отношений с петербургским музыкальным эстеблишментом никогда не обсуждались в публичном поле, но круги по воде ходят до сих пор: свой первый после десятилетнего перерыва концерт в Петербурге осенью 2011-го Курентзис даст на нейтральной территории — в Александринском театре.

Как бы там ни было, но в начале нулевых Курентзису надоедает сидеть без работы — и он ненадолго оседает в Москве: в октябре 2001-го дебютирует в «Геликон-опере» у Дмитрия Бертмана, в 2003-м по приглашению Владимира Спивакова становится штатным дирижером Национального филармонического оркестра. Карьера вроде бы идет в гору, но и самому Курентзису, и стремительно разрастающейся армии его поклонников понятно, что Москва — это лишь интермеццо, перевалочный пункт: музыкант такого масштаба не способен довольствоваться ролями второго плана, а ничего более авантажного столица ему предложить пока не могла. Впрочем, Курентзису еще повезло: заработать себе имя на столичной сцене в те годы удавалось единицам — ориентированные на сохранение традиций культурные институты федерального значения совершенно не задумывались в те годы об обновлении творческого резерва. Если где и нуждались в притоке свежих кадров, так это в провинции — разграбленной в советские времена, когда центр вымывал из регионов все золото, и оказавшейся на грани разорения в лихие девяностые, когда обществу было не до культуры, ей остро требовалась новая кровь. Осенью 2003-го Курентзис впервые выступит в Новосибирском театре оперы и балета — чтобы задержаться в «Сибирском Колизее» на долгих семь лет.

Свитер и платки Louis Vuitton (Louis Vuitton), меховое пальто Lost & Found, брюки Masnada (все — ДЛТ)

Свитер и платки Louis Vuitton (Louis Vuitton), меховое пальто Lost & Found, брюки Masnada (все — ДЛТ)

Как в оркестр musicAeterna слетелись лучшие музыканты России, а следом а ними в Новосибирск потянулись меломаны

Пока государственная политика занималась максимальным укреп­лением властной вертикали, культура начала нулевых медленно, но верно брала курс на децентрализацию — не от хорошей, как водится, жизни. Новосибирская опера с давних пор служила пристанищем для художников, по тем или иным причинам не вписавшихся в столичные расклады: в 1998 году здесь поставил свой первый громкий спектакль Дмитрий Черняков, в 1999-м балетную труппу возглавил Сергей Вихарев, за несколько сезонов приведя сибиряков к их первой «Золотой маске». Став директором театра в 2001-м, один из лучших российских театральных менеджеров Борис Мездрич сразу же занялся поисками главного дирижера — и вскоре обратил внимание на экспрессивного греческого маэстро, о котором в те годы говорила вся Москва. Первый громкий триумф в Новосибирске — показанная весной 2004-го и ставшая центральным событием «Золотой маски — 2005» «Аида»: на пару с Дмитрием Черняковым Курентзис вытравил из шлягера Верди всю привычную буржуазную благостность, предъявив ошалевшей публике одно из самых радикальных высказываний за всю новейшую историю российского музыкального театра. Впоследствии Курентзис и Черняков, ставший самым востребованным оперным режиссером мира, выпустят вместе еще четыре спектакля, хотя совместная работа двух эгоцентриков и контрол-фриков, убежденных, что вокруг них вращается Вселенная, никогда не была простой. На премьере «Аиды» один из антрактов продолжался вдвое дольше обычного: после разговора на повышенных тонах с режиссером Курентзис отказался выходить к оркестру и продолжил спектакль только после визита в его кабинет целой миротворческой делегации.

Крупнейшее в России театральное здание, шедевр сталинской архитектуры с расставленными по периметру зрительского амфитеатра копиями античных статуй, «Сибирский Колизей» в те годы выглядел отдельным городом внутри мегаполиса, вся жизнь которого была подчинена логике творческого процесса. Оттолкнувшись от привычной для постсоветского театра модели «театра-дома», Курентзис основал в Новосибирской опере артистическую коммуну, сделав ее центром собственный кабинет. За дверью с табличкой «Курентзис Теодор Иоаннович» располагался одновременно и ночной клуб, где до утра крутили артхаусное кино, и храм, где курился ладан, но главное — импровизированная консерватория, где оркестранты и певцы фактически получали второе высшее образование, осваивая, скажем, премудрости барочного учения об аффектах и привыкая применять их на практике в самых, казалось бы, неожиданных случаях — хоть в том же Верди. К Курентзису слетаются музыканты со всей России — отказываясь от солидных столичных окладов и бросая насиженные места в пользу неожиданного профессионального опыта и радикаль­ной перемены участи.

На базе Новосибирской оперы открываются сразу два новых коллектива: оркестр musicAeterna и хор New Siberian Singers становятся главными хедлайнерами столичного музыкального сезона 2005/2006 и вводят массовую моду на оперу в концертном исполнении — сначала с «Дидоной и Энеем» Перселла, потом с моцартовскими «Свадьбой Фигаро» и «Так поступают все». На филармонических подмостках у Курентзиса они звучат едва ли не более театрально, чем иные полнометражные спектакли с декорациями и в костюмах: энергетика такая, что того гляди заискрит — плюс ошеломительное чувство, что затертые до дыр партитуры ты слышишь словно бы впервые. Ничего подобного на отечественном музыкальном рынке еще не происходило: и по степени ажиотажа среди публики, и по выбору названий, и по качеству их исполнения гастроли musicAeterna могли сравниться лишь с концертами и спектаклями западных звезд — но в том-то и дело, что на этот раз новоиспеченные звезды приезжали в Москву, а потом и в Петербург не из Лондона или Парижа, а из Новосибирска. Осенью 2006 года musicAeterna выступает на Первом фестивале современного искусства «Территория», проходящем при поддержке Администрации Президента и собравшем все сливки отечественной художественной элиты: в составе арт-дирекции форума — главный режиссер русской сцены нулевых Кирилл Серебренников, ее главный актер Евгений Миронов и ее главный дирижер Теодор Курентзис.

В те годы он гастролирует в Москве регулярно, но далеко не так часто, как хотелось бы публике, — спрос на Курентзиса значительно опережает предложение, так что среди столичных меломанов постепенно входит в привычку летать на премьеры в Новосибирск. Этот культурный туризм граничит с экстремальным отдыхом, но паломников не останавливают ни четырехчасовой перелет, ни смена поясов, ни слабо развитая туристическая инфраструктура — многие предпочитают доводить градус экзотики до максимума, отправляясь за оперой по Транссибу. Верная купеческой логике Москва в какой-то момент все же попытается Курентзиса перекупить, и в конце нулевых тот даже войдет в состав дирижерской коллегии Большого театра, где выпустит два спектакля в тандеме с Дмитрием Черняковым. Но после «Воццека» (2009) и «Дон Жуана» (2010) от дальнейшего сотрудничества с самой престижной де-юре сценой страны дирижер наотрез откажется: привыкшему к лабораторным условиям работы в Новосибирске — когда вечерние репетиции плавно перетекают в ночные, а результат предъявляется публике только тогда, когда устраивает музыкантов более чем полностью — перфекционисту Курентзису встраиваться в индустриальный ритм работы Большого было не слишком интересно.

Свитер Louis Vuitton (Louis Vuitton), браслет GL Jewelry, цепь Anzu (все — Concept)

Свитер Louis Vuitton (Louis Vuitton), браслет GL Jewelry, цепь Anzu (все — Concept)

Как Пермь превратилась в новое «место силы»

Тем большей неожиданностью для многих стало распространенное информагентствами аккурат в канун нового, 2011 года сообщение о том, что Курентзис переезжает из Новосибирска в Пермь, чтобы возглавить местную оперу. Формально эта новость воспринималась очередным витком «пермской культурной революции» — амбициозного проекта тогдашнего губернатора Пермского края Олега Чиркунова, свернутого вскоре после его отставки: вместо того чтобы возрождать производство (дорого и неэффективно), в бывшем индустриальном гиганте делали ставку на культуру — производящуюся, впрочем, во вполне промышленных масштабах. Трансфер Курентзиса мало чем напоминал появление в городе на Каме других идеологов проекта — основателя музея PERMM Марата Гельмана или арт-директора театра «Сцена-молот» Эдуарда Боякова. Вместо того чтобы начинать свое дело с нуля, на ровном месте, Курентзису предстояла травматичная интеграция в структуру известной институции с именем, историей и весом в профессиональном сообществе, только-только пережившей расставание со своим многолетним худруком режиссером Георгием Исаакяном. Озадачивал и сам вектор развития карьеры Курентзиса — не вертикальный, с «уходом на повышение» в столицу или за рубеж, а горизонтальный, с переездом из одного региона в другой.

Для того чтобы принять предложение вице-премьера Пермского края Бориса Мильграма, у Курентзиса должны были быть очень веские основания — но авторы проекта «Пермь — культурная столица» хорошо знали, чем его привлечь. В Новосибирске Курентзис до сих пор оставался только главным дирижером, лишь частично влияя на художественную политику театра, — в Перми же ему предложили кресло худрука, единолично отвечавшего за развитие театра. Карт-бланш подразумевался и по части формирования команды: балетную компанию театра уже возглавлял Алексей Мирошниченко, в генеральные менеджеры Курентзис пригласил еще одного друга молодости — сооснователя и многолетнего директора фестиваля Earlymusic Марка де Мони. Совсем уж сенсационно звучало главное условие контракта: из бюджета Пермского края финансировался переезд оркестрантов musicAeterna из Новосибирска, а замену музыкантам, которые не были готовы к столь серьезным переменам в своей жизни, должны были подыскать на кастингах — фактически у Курентзиса появилась возможность создать дрим-тим единомышленников из числа лучших инструменталистов не только России, но и Европы.

«Пермь — хорошее место, чтобы устроить трип» — эта облетевшая весь музыкальный мир фраза, произнесенная Курентзисом в феврале 2011-го на первой встрече с труппой, очень точно отражает суть происходящего последние семь лет в уральском театре. Его репертуар — путешествие в неизведанное, марш-бросок на территорию риска. Идеологическая база подведена со всей историко-краеведческой основательностью: в городе, где провел детство Сергей Дягилев, сам бог велел осуществлять эксперименты на стыке искусств и культур. Открытые для всех желающих репетиции, концерты, начинающиеся ближе к полуночи и проходящие в полной темноте, концерты-загадки, программы которых становятся известны публике только постфактум, выступления под открытым небом и в заброшенных заводских цехах — никто в России до сих пор так последовательно не раздвигал представления о том, какой может быть академическая музыка. Афиша Пермской оперы состоит из названий, которые невозможно услышать и увидеть нигде больше — по крайней мере, в России: эталонная интерпретация трилогии Моцарта — Да Понте со звездными европейскими солистами, авангардный «Носферату» нашего современника Дмитрия Курляндского со сценографией классика arte povera Янниса Кунеллиса, барочная «Королева индейцев» Перселла с визионерской режиссурой Питера Селларса. Визитной карточкой Пермской оперы стала «Травиата» Роберта Уилсона: для любого театра появление в репертуаре спектакля, поставленного великим американским режиссером, — знак перехода в высшую лигу. До сих пор наличием в афише продукции made by Wilson могли похвастаться только две отечественные компании — Большой и Театр наций, но одно дело крупные столичные стационары, и совсем другое — оперный дом областного подчинения.

Впрочем, репутация подопечных Курентзиса довольно быстро переросла не только региональный, но и федеральный уровень — Пермь приобрела статус такого же «места силы» наших дней, какой в 1990-е был закреплен за Мариинским театром. Налицо и ключевое сходство: что двадцатилетней давности Мариинка, что современная Пермская опера — театры одного дирижера. Чтобы понять что-то про роль, закрепленную сегодня за Пермью в российском культурном процессе, достаточно в разгар Дягилевского фестиваля, на который из года в год приходится кульминация сезона Пермской оперы, провести один вечер в лобби «Урала», самой вместительной местной гостиницы: вот с кем-то по скайпу разговаривает интендант Зальцбургского фестиваля Маркус Хинтерхойзер, вот, поужинав в знаменитой «Пельменной № 2», возвращается в свой номер новоиспеченный обладатель «Золотого льва» Венецианской театральной биеннале Ромео Кастеллуччи, а вот Илья Хржановский, прилетевший в Пермь как частное лицо, рассказывает великому русскому режиссеру Анатолию Васильеву о трудностях монтажа «Дау». Поток туристов в уральскую глобальную деревню только растет: лететь в два раза быстрее, чем в Новосибирск, популярность Курентзиса с каждым годом увеличивается в геометрической прогрессии — так что накануне премьер и важных концертов билетов на прямые авиарейсы в Пермь не достать днем с огнем, а партер в оперном напоминает ожившую полосу светской хроники.


«Я спасу классическую музыку, дайте мне 10 лет»

Как Курентзис стал триумфатором Зальцбургского фестиваля

«Я спасу классическую музыку, дайте мне десять лет» — интервью с таким заголовком Курентзис дал осенью 2005 года почтенной британской газете The Daily Telegraph. Мало кому тогда известный в Европе 32-летний дирижер на чем свет стоит костерил западную музыкальную индустрию, уличая ее в буржуазности, бездуховности и прочих смертных грехах, пламенно призывая нечестивых одуматься и обещая вскоре наставить всех на пусть истинный, — то есть вел себя в точности так, как подобает новоявленному мессии. После двух-трех страстных проповедей такие обычно навсегда стихают, бесследно растворившись в медийном шуме, — так что на филиппики Курентзиса тогда только махнули рукой: мало ли что пишут в газетах. Про дерзкое интервью вспомнили лишь двенадцать лет спустя, когда летом 2017-го дирижер стал героем самого престижного музыкального форума планеты, Зальц­бургского фестиваля, не только подготовил премьеру моцартовского «Милосердия Тита», но и дал серию концертов с типично австрийским репертуаром вроде Первой симфонии Густава Малера или скрипичного концерта Альбана Берга — именно эту программу musicAeterna приво­зит в ноябре в Петербург на фестиваль «Дягилев P. S.».

До сих пор единственным российским коллективом, приглашенным на постановку в Зальцбург, оставался оркестр Мариинского театра, выступавший на родине автора «Дон Жуана», что показательно, в основном с отечественным репертуаром. У артистической Курентзиса, моментально ставшей центром оперной вселенной, толкались локтями и наступали друг другу на ноги интенданты ведущих музыкальных театров и концертных площадок Европы, а обычно язвительный и колкий первый музыкальный критик мира Алекс Росс в The New Yorker не скупился на превосходные степени. Сами того не подозревая, влиятельные перья в своей восторженной корреспонденции из Зальцбурга цитировали давнюю проповедь из The Daily Telegraph почти дословно: внезапно выяснилось, что все обещания, которые были даны в 2005-м, сбылись, пускай и на два года позже — стоило только Курентзису выйти на большую западную сцену, как та покаялась, уверовала и пала ниц.

Между тем вплоть до середины 2010-х карьера Курентзиса за рубежом развивалась отнюдь не так динамично, как можно было ожидать. Не в последнюю очередь виной тому максимализм самого дирижера, подписывавшего престижные контракты только тогда, когда был до конца уверен, что ему не придется жертвовать творческой свободой — как, скажем, в парижской Opéra или в мадридском Teatro Real, где ему покровительствовал легендарный интендант Жерар Мортье. Курентзис прекрасно понимал, что ни один европейский профсоюз не согласится на многочасовые переработки и ненормированный рабочий день, которые в musicAeterna были в порядке вещей, — и если и принимал приглашение выступать за границей, то главным образом за пультом собственного оркестра. Впрочем, таких предложений становилось все больше: musicAeterna хорошо знали по записям, осуществленным еще в Новосибирске и выходившим на модном независимом лейбле Alpha. Благодаря резонансу этих релизов осенью 2011 года Курентзис получает заказ от Sony Classical на запись трилогии моцартовских опер — проекта, который принесет мировую славу не только дирижеру, но и Перми.

Работа над трилогией закипела прямо в зрительном зале театра — из сезона в сезон он на несколько недель закрывал свои двери для публики, превращаясь в мобильную звукозаписывающую студию. «Свадьба Фигаро», «Так поступают все» и «Дон Жуан» — обязательная часть джентльменского набора любого серьезного лейбла, издающего академическую музыку: основа основ, базовая ценность, классика на все времена. Выбирая в сопродюсеры Пермскую оперу, менеджмент Sony рисковал — причем по-крупному. Сыгранный на жильных струнах и старинных духовых Моцарт из России — пускай и записанный международной командой певцов под управлением харизматичного дирижера — это что-то из ряда вон выходящее. На какую полку в музыкальном гипермаркете выкладывать столь экзотический продукт, было совершенно неясно — но именно этот когнитивный диссонанс, кажется, и спровоцировал тот вау-эффект, который «уральский Моцарт» Курентзиса произвел на европейскую публику, не первый год упражняющуюся в произнесении диковинного топонима Perm'.

Едва ли в современной России есть другой столь же свободно конвертируемый музыкальный бренд, вызывающий больше интереса на Западе — в этом году, кроме Зальцбурга, пермяки играли Моцарта в Вене, Париже и Берлине. Не забывает Курентзис и о русской музыке — в октябре вышел его диск с «Патетической» Чайковского, а в конце декабря он продирижирует в Москве и Петербурге «Ленинградской» симфонией Шостаковича. В Sony Classical между тем не думают останавливаться на достигнутом: к 2020 году компания планирует выпустить с musicAeterna все девять бетховенских симфоний, вместе с оперной трилогией Моцарта составляющих «ветхий» и «новый» заветы академической музыки. Сегодня они переписываются на Урале, в областном оперном театре, артистами из России и Европы, не просто сидящими бок о бок, но говорящими на одном эстетическом языке — для того, чтобы признать происходящее в Перми культурной революцией, даже не нужно уточнять, что она разворачивается в эпоху импортозамещения и санкционной войны.

Фото: Ника Давыдова
Стиль: Cake Monster
Леттеринг: Алексей Скворцов

Материал из номера:
Ноябрь, 202
Люди:
Теодор Курентзис

Комментарии (0)

Купить журнал: