Петербургский театр устроил свои первые продолжительные гастроли в Казани: в «Углу», «Соли» и «Смене». Радиф Кашапов говорит о том, почему было необходимо сходить на все спектакли - и почему они не являются руководством к действию.
В последний день, на «Лекции о нечто» Кейджа меня посадили перед телевизором, потом привели еще двух зрителей, каждому из которых выдали по пульту. Один переключал фон, другой музыку. Без пультов нас сидело четверо, всего зрителей - двенадцать. Соседка слева, похоже, задремала и не очень поняла правила, поэтому первые 20 минут я слушал Мортона Фелдмана, но потом попросил переключить - и началась сама лекция. Картинка, между тем, не менялась. Можно было увидеть, что на других экранах появляются какие-то карты, отсчет до окончания. После я спросил у актрисы ТЮЗа Эльмиры Рашитовой, почему она так поступила. Она ответила, что в ее жизни и так хватает возможностей, чтобы управлять чем-то. Один раз можно и ничего не решать.
Внутри куба, у стенок которого сидели зрители, находился режиссер театра Дмитрий Волкострелов. Порой оттуда раздавалось щелканье - и тогда менялся фон экрана, гас свет, включались записи «4′33″». Словом, было соучастие. Актеров, как таковых, не было.
Несмотря на то, что про каждый спектакль можно было прочесть рецензии, ознакомиться с текстами, шли, видимо, еще и потому, что хотелось оценить, как методы Волкострелова смотрятся на сцене. Как, к примеру, в спектакле «Мы уже здесь» о Марсе почти все действие происходит в гримерке и снимается на камеру (а публика смеется после каждого матерного слова).
Хорошо ли в «Запертой двери», что текст, по сути, состоящий из ремарок, читается актерами, а основное внимание сосредоточено на заранее смонтированном видео. Позже эти же актеры разыгрывает эпизод из жизни обычного офиса - когда основные проблемы - это наличие печенья к чаю и далекий отпуск. После зрители жалуются, что не слышно слов и не видно интриги, а им возражают: ну а как вы сами общаетесь на работе, много ли у вас интриг с девяти до пяти?
Пьеса «Я свободен» представляет из себя 535 фотографий, к 13 из которых проговорены комментарии. В остальном - это часовая фотоистория, фотопьеса, снятая в Минске и Барановичах. Где-то на 150-м снимке из зала раздается: «И долго это будет продолжаться?», - после чего слышится грохот ботинок.
По сути, классической постановкой становится лишь «Июль», в котором актриса Алена Старостина держит речь от лица маньяка, а потом и его последней жертвы. Ее коллега Иван Николаев в заставленной стульями «Соли» преображается в автора Павла Пряжко и в «Хозяине кофейни» начинает рассказывать о том, как хотел написать пьесу о хозяине кофейни, потому что он показался ему нормальным человеком.
В «Смене» Николаев и Старостина, закрытые все тем же белым кубом, читают, следуя разбивке на такты, «Лекцию о ничто» Кейджа. Музыкальность в конце нарушаются - в «Смене» прохладно, и актриса заходится кашлем, сбиваясь с темпа. После того, как актеры уходят, зрители еще минут пять сидят на месте, не понимая, закончилось действие или нет.
До приезда «театра post» муссировалась тема, изменится ли представление о драматургическом процессе после их гастролей. Что, мол, можно и так. Однако вопрос не в том, как можно строить театральное действие, а в том, на какие темы хочет театр говорить - и из этого строиться.
Должен ли он вещать о глобальном или обыденном. Нужно ли ценить каждое слово автора, как мысль, или как руководство к существованию на сцене. Необходим ли актер, как выразительное средство, когда есть видео, аудио и фото. Нужно ли говорить, когда можно написать. Можно ли говорить вообще, когда надо промолчать. Нужно ли постоянное помещение. Должен ли драматург повышать культурный уровень, демонстрируя высокий слог - или тыкая лицом в бытовую ругань. В чем разница между классикой и современностью - возможно, только в том, что прошлое лишено негативных ассоциаций? И где больше театра - в зале с тяжелым занавесом или в доме с тонкими стенами?
Надо лишь задавать больше вопросов. И отвечать действием.
Радиф Кашапов
Фото: Юлия Калинина
Комментарии (0)