Журнал «КЗН.Собака.ru» начинает новый проект – серию материалов, посвященных старой Казани – ее особняков, усадеб и улиц. Открывает его известный казанский писатель, журналист, сценарист и краевед Адель Хаиров.
Особняк горчичного цвета вчерных листьях чугунной ограды стоит на улице татарского математика Муштари. Остались от кованых садов только ножки, а когда-то были чайные розы и даже корзины с гроздьями винограда. Отломали на сувениры немытые дети победившего пролетариата, чтоб им!
Особняк с вензелем «МО»
Тугая калитка с монограммой МО, тяжелая парадная дверь с изогнутым стеблем art nouveau вместо ручки. В тяжести – солидность, ты еще не вошел полностью, но уже уважаешь. Кого? То самое прошлое с барями в бобрах до самой майской теплыни, неповоротливыми, как шкафы, экипажами, мохнатыми першеронами, похожими на Троянских коней, пузатыми, как купчихи самоварами, пушистыми пирогами с вязигой (а хрен его знает, что это такое) и многоэтажными гипнотическими перинами с подушками, к которым все что ни прикоснется, то мгновенно засыпает!В старину был такой ныне позабытый рецепт – мазать медом веки страдающим бессонницей. Еще были в продаже пуховые подушки вперемешку с толчеными сонными травами – «Обломовкой» их называли. Когда хозяин дома «мучной король» Михаил Оконишников засыпал в своем липовом саду, то дворники солому по Ново-Комиссариатской разбрасывали, чтобы колеса проезжающих экипажей не стучали!
Оконишников любил откушать
Это сейчас мыпротискиваемся стручками в одну створку, а тогда заходили в широко распахнутые двери, пыхтя и отдуваясь. Большие в те времена, однако, были люди. Кушали много, три часа уходило на обед – только на жевание и запивание, без учета сервировки. А ведь ещеих раздувало от важности!
Гиляровский, заглядывая в купеческие рты, аппетитно перечислял: «Стерляжья уха; двухаршинные осетры; белуга в рассоле; «банкетная телятина»; белая, как сливки, индюшка, обкормленная грецкими орехами; «пополамные расстегаи» из стерляди и налимьих печенок; поросенок с хреном и гречневой кашей. Каплуны и пулярки шли из Ростова Ярославского, а телятина «банкетная» от Троицы, где телят отпаивали цельным молоком».
Чистопольская находка
Михаил Иванович Оконишников завел моду – гостей встречать лежа в ванной из цельного мрамора, прикрывшись одной только пеной. Там и важные бумаги подписывал.
Был такой в Казани коллекционер Алексей Кубарев – «мир праху ему!» – занесло его как-то в Чистополь, и будто бы там у какой-то старухи всплылинеизвестные главы «Доктора Живаго». И вот роясь в папках, отыскал он две случайно затесавшиеся фотографии интерьеров. Подписи на оборотной стороне паспарту поясняли, что это «Выход на веранду в саду» и «Ванный кабинетв доме купца Оконишникова, г. Казань», внизу – дата 1913 год с овальным клеймом фотографического мастера Ф. Вейкермана. Кубарев приобрел эти снимки и позволил мне их переснять. Сегодня они публикуются впервые!
Любовь на лестнице
Была у купца жена, и была у него – любовь. В виде горничной по имени Малгожата с пучком страусовых перьев для смахивания пыли. Потом в интерьерах особняка снимали черно-белое кино (не немое, конечно!) с душераздирающими сценами ревности, и располневшая Малгожата была спроважена обратно в Варшаву. А Михаил Иванович велел отлить с нее бронзовую фигуру-светильник – на память, которую установили на парадной лестнице. Супруга влюбленного купца быстро раскусила сей фокус, и всякий раз проходя мимо скульптуры «больно» царапала ее своим перстнем. Я видел эти «раны» в 1989 году, когда в особняк вселился Союз Писателей Татарстана, а через год, одна незаурядная личность скрутила ей голову и отнесла в пункт металлолома. Полученные деньги пропила, а когда узнала про историю любви барина к служанке, то написала такие проникновенные стихи, которые всех заставляла послушать (я листочек этот стибрил):
Татарский Гоголь и Майсара-апа
Был тут еще один уникум, прозаик G, он как-то решил сжечь свой роман о жизни доярки из села Куюки. Но сделать это ему захотелось красиво и непременно в камине, как Гоголь. Дождался когда все уйдут, заперся в Зеленой зале и достал спички. Только не знал он, что камин здесь был декоративный, без дымохода. Приехали пожарные, примчалась скорая. Писатель угорел, а уборщица Майсара-апа отнесла оставшуюся половину рукописи в клозет, ну, типа, чтоб народ читал, просвещался.
Майсара-апа вообще была поэтической натурой. Когда сотрудники уходили, она, забывая о швабре, принималась читать рукописи стихотворных сборников, которые лежали на редакторских столах. Очень любила карандашиком делать разные правки. Утром редакторы, полагая, что исправления были сделаны рукой самого автора, вносили их в текст и отдавали в печать. Выходил конфуз.
«Где стол был яств, там…»
Когда во дворике открылось кафе «Сарман», все очень радовались – будет, где оставлять свой гонорар! Там с утра до самого закрытия галдели одни раскрасневшиеся писатели. Иногда из окон редакций выкрикивали какое-нибудь имя и человек, закусывая на ходу, бежал к трубке или к ожидающему его автору. И вдруг кафе опустело! Официанты зевают, хозяйка понять не может, в чем дело? Оказалось, кто-то из писателей залез в кладовку, где лежали какие-то папки, и нашел там чертеж плана эвакуации из помещений клиники профессора Лепского, которая здесь размещалась до Союза Писателей. Над схемой ротонды, где было устроено кафе, стояло страшное слово «морг».
Художник на цепи
Как-то я толкнул узкую дверь у черного входа в особняк и оказался в подвале. Он был захламлен. В кучу свалены истории болезни пациентов, грамоты, сломанные статоскопы, разбитые склянки, колбы. В мутные оконца проникал слабый свет, и тут я разглядел поржавевшие цепи с наручниками, вмонтированные в стены… Когда рассказал об увиденном одному казанского историку, он поведал мне, что с 1925 года в подвалах этого здания пытали «врагов революции». Расстрелы проводились у кирпичной стены во дворе. Одним из узников был татарский художник Баки Урманче вместе со своим братом Хади, отсюда в 1929 году их этапировали на Соловки.
Нарисованная дверь
Председатель Союза Писателей решил перед приездом московской делегации привести особняк в порядок, где еще пахло лекарствами. Фасад и коридоры покрасили, трещины замазали, а вот Актовому залу с беззубым кабинетным роялем попытались придать первоначальный вид по найденным в архиве фотографиям. Когда-то там было две парадные двустворчатые двери. Одна сохранилась, а вторая была зачем-то выбита с косяком и заштукатурена. Пригласили известного в городе художника-реставратора Виктора Ч., ему предстояло скопировать ее с «сестры-близняшки», нарисовать с рельефными резными узорами в стиле барокко и кажущимися тенями. Он старался месяц. Я был первый зритель. Ей-богу, чуть не вошел в нарисованную дверь, так она была похожа на настоящую! Через день должен был вернуться из отпуска председатель и принять работу. Художник сиял в предвкушении хорошего гонорара и накрытого столика в ресторане. Мы разошлись по домам. А утром пришли маляры – деревенские бабы, которых наняли, чтобы покрасить стены в бархатисто-зеленый цвет. Сказано – сделано. Аккуратно прошлись валиками по стенам залы, потом молча посмотрели на виртуальную дверь и… ее тоже закрасили. После этого художник выбросил кисти, оторвал голову скульптуре на лестнице, так как малярш рядом не оказалось (они забаррикадировались в туалете) и написал стихи о любви в кустах, которые я вам уже прочитал…
Автор: Адель Хаиров
Комментарии (0)