18+
  • Мода
  • Вещи
Вещи

«В СССР был не только секс, но и унисекс»: как кожанки и брюки ознаменовали советскую борьбу за гендерное равноправие?

В Музее советских игровых автоматов проходят лекции по истории советской повседневности от доктора исторических наук, профессора и писателя Наталии Лебиной. В одной из них она рассказала об интеграции «мужской» одежды в женские гардеробы: как юнгштурмовки стали первым шагом к стилю «унисекс», почему портные не решались ставить на дамских брюках ширинку, почему за штаны-дудочки могли исключить из комсомола, и как советские граждане переоделись в «техасы» — джинсы. «Собака.ru» публикует пересказ лекции целиком.  

«Юнгштурм», Иван Куликов (1929)

«Юнгштурм», Иван Куликов (1929)

«Международный юношеский день», Иван Куликов (1929)

«Международный юношеский день», Иван Куликов (1929)

Что такое «юнгштурмовка»?

В справочниках истории советской повседневности термин «юнгштурмовка» трактуется как некая форма военного образца, появившаяся в СССР на рубеже 1920-1930-х годов. Ее идея была заимствована у молодежной немецкой организации «Юный Спартак», а выглядела она как гимнастерка цвета темного хаки с отложным широким воротником и двумя нагрудными карманами. К гимнастерке шли брюки «полугалифе» или юбка, чулки и ремень, иногда — портупея. Эта полугражданская униформа, искусственно созданная в мирных условиях, с лета 1928 года стала неотъемлемой частью гардероба советской молодежи.  


Одетая в юнгштурмовку девушка казалась ей похожей «на мужика в юбке, на отставного солдата пехотного полка»

Юнгштурмовка должна была решить проблему нехватки одежды для многих девушек и парней. ЦК ВЛКСМ, который руководил работой комсомола, считал, что одежда юнгштурма «не марка, прочна, дешева, <...> удобна — не стесняет движений, проста — не криклива, изящна, <...> дисциплинирует комсомольцев», позволяет «воспитать <...> примерность поведения у станка, на улице, дома». Кроме того, она маркировала сопричастность человека к системе новых социалистических ценностей: в студенческой среде в одинаковой одежде цвета хаки с ремнем через плечо ходили все комсомольские активисты. Об этом в повести «Борьба за вуз» 1929-1930-х годов писал ныне забытый литератор Василий Трушков. Отец главной героини произведения — бывший управляющий графским имением — презрительно называл молодых людей в юнгштурмовках «саранчой», но одновременно советовал своей дочери приобщиться к новой моде: «Эх, ты, глупышка моя! Цвет хаки — защитный цвет. Он спас тысячи от смертей! Поняла? <...> Поступить в вуз, голубушка, та же война!». Юнгштурмовку также носила героиня романа Викентия Вересаева «Сестры». Чтобы стать «своей» в пролетарской среде, бывшая студентка Лелька, пришедшая работать на завод резиновых изделий «Красный Витязь» (в реальности это московский завод «Красный богатырь»), оделась в форму «защитного цвета, с кожаным ремнем и портупеей...».  

«Гонщица в кожанке», Элинор Блевинс (1915)

«Гонщица в кожанке», Элинор Блевинс (1915)

Однако уже в начале 1930-х годов настойчиво заговорили о том, что юнгштурмовка пригодна лишь для коллективных выступлений и военной учебы. Авторы сборника статей «Изофронт. Классовая борьба на фронте пространственных искусств» утверждали, что в условиях отдыха и труда, не требующих спецодежды, такой наряд «нельзя считать видом нового костюма, ибо в нем не соблюдены требования гигиены в отношении правильного подбора ткани и покроя». Ношение портупеи в обычной жизни и вовсе стало считаться бессмысленным и вредным явлением.  

Как проявление советской милитари-моды, созданной в ожидании будущей войны, юнгштурмовка просуществовала около трех лет. Но в это время на нее успели наложить функции одежды в унисекс-стиле. Этого требовала новая советская повседневность, которая пришла на смену политике НЭПа и возрождала аскетизм, простоту, отсутствие показной роскоши, присущие эпохе военного коммунизма. Унисексуальный характер комсомольской формы ощущали современники. Так, литератор Марианна Басина вспоминала, как ее бабушка возмущалась «новой модой»: одетая в юнгштурмовку девушка казалась ей похожей «на мужика в юбке, на отставного солдата пехотного полка».  

Молодые люди в юнгштурмовках

Молодые люди в юнгштурмовках

Как зародился стиль «унисекс»?

Сегодня унисекс — «направление в дизайне, основанное на уничтожении разницы между мужской и женской одеждой». Для него характерно использование функциональных тканей и простых конструкций. С помощью стиля «унисекс» модная индустрия — в первую очередь на Западе — реагировала на все более очевидное равноправие полов, что приводило к разрушению стереотипов. Во-первых, если раньше считалось, что мужчине подобает носить короткую стрижку, а женщине — длинные волосы, то теперь представители обоих полов могли выбрать любую длину. Во-вторых, в женской одежде стали использоваться такие элементы мужского костюма, как ширинка. В-третьих, произошла демократизация строгого разделения видов тканей по половому и возрастному признакам. О существовании этого разделения еще в 19 веке писал Виктор Гюго: «Но все же любая женщина, взглянув на туалет Козетты, сразу поняла бы, что у нее нет матери. Некоторые незначительные правила приличия, некоторые условности не были ею соблюдены. Например, мать сказала бы ей, что молодые девушки не носят платья из тяжелого шелка». В-четвертых, в моде появились унисексуальные модели обуви — например, кроссовки. И наконец, стирание гендерных границ привело к всеобщему стремлению носить более комфортную одежду.  

Кадр из фильма «Выборгская сторона» (1939)

Кадр из фильма «Выборгская сторона» (1939)

Как кожанка стала главной унисексуальной одеждой?  

Юнгштурмовки не были первой вещью в стиле «унисекс» в советском культурно-бытовом пространстве. За десять лет до их появления, то есть еще в годы Гражданской войны, в женской моде Европы и США доминировал стиль «гарсон», что в переводе с французского означает «мальчик». Модными считались брюки-гольф, жилеты с мужскими галстуками и даже женские смокинги. Приход большевиков к власти в России хронологически почти совпал со всплеском моды «а-ля гарсон», поэтому и парни, и девушки, помимо прочей унисексуальной одежды, начали носить кожанки. Форменная одежда летчиков и шоферов времен Первой мировой войны превратилась в символ революционной моды, лишенной традиционного полового символизма. Определяющую роль в данном случае играл материал кожанки — непромокаемый, немнущийся и предохраняющий от ветра. 


«Он ковал из себя железного большевика: говорил гулким басом, вырабатывал размашистую походку, хотел купить кожанку»

В начале 1920-х годов кожанка являлась пропуском в любое советское учреждение, демонстрировала принадлежность к высшим слоям советского общества. И в период Гражданской войны, и в начале НЭПа этот вид одежды считался ходовым товаром на толкучках. В первую очередь, их стремились приобрести начинающие партийные работники и комсомольские активисты, а также молодежь, желающая приобщиться к «пролетарской культуре» при помощи внешнего облика. Так, писательница Вера Панова вспоминала о своем первом муже, юноше из ростовской интеллигентной семьи: он «ковал» из себя железного большевика — говорил гулким басом, вырабатывал размашистую походку, очень хотел купить кожанку. 

Обложка «Смены» (1924)

Обложка «Смены» (1924)

Та же Панова рассказывала о дочери известного в Ростове профессора-офтальмолога: «Она была настоящая тонная “барышня”, но, подросши, вступила в комсомол, стала носить кожаную куртку, и буденовку с красной звездой, и кобуру с револьвером у пояса». Действительно, для женщины одежда из кожи стала неким мандатом на привилегии в новом советском обществе. Неслучайно рассуждению о таком «революционном прикиде» нашлось место в интимном дневнике молодой москвички, дочери мелких служащих. В 1924 году она писала: «Я видела одну девушку, стриженую, в кожаной куртке, от нее веяло молодостью, верой, она готова к борьбе и лишениям. Таким, как она, принадлежит жизнь. А нам ничего». Таким образом, кожаная куртка была введена в ранг модной вещи по инициативе самих революционных масс, без участия властей, как было в случае с другими вещами.  


Красная косынка, шапочка-менингитка и берет «я дура»: как советские женщины выбирали головные уборы?

Кожанка перестала считаться модной и престижной вещью во второй половине 1920-х годов в результате демилитаризации советской жизни. Отказ от ношения старых военизированных атрибутов одежды демонстрировал всеобщую усталость от психологического напряжения «военного коммунизма» и повышение уровня жизни рядовых горожан. Это наглядно показывает пример бывшего члена Государственной Думы, ярого монархиста Василия Шульгина, который тайно посетил СССР в 1925 году. Чтобы не выделяться из толпы, он стремился выглядеть «по-советски», но был крайне удивлен, когда прохожие поглядывали на него — странного нарочито «комиссарского вида человека». «Этот вышедший из моды тип, — писал Василий Шульгин, — еще хранивший облинявшие заветы коммунизма, был я. О, ирония судьбы».  

В конце 1930-х-начале 1940-х годов кожаная одежда вновь появилась на улицах городов, но теперь ее носили лишь военные. К концу Великой Отечественной войны изделия из этого материала превратились в социальные маркеры: по воспоминаниям современников, работников наркоматов стали узнавать как раз по кожаным пальто светло-коричневого цвета. В качестве шоферской одежды они прилагались к автомобилям, присылаемым по ленд-лизу (государственная программа, по которой США поставляли своим союзникам во Второй мировой войне боеприпасы, технику и другие вещи — Прим. ред.) американцами. Машины отправлялись на фронт, а кожаные пальто оставались в Москве, но унисексуального характера не обретали — считались сугубо мужской одеждой. В женском гардеробе кожаные куртки, пальто и пиджаки снова появились лишь в 1970-х. В то же время в обиход вошли остромодные кожаные мини-юбки — особый вид женской одежды, сочетающий размытую гендерную принадлежность материала (кожу) и утрированную, даже агрессивную форму (мини).  

Кадр из фильма «Москва слезам не верит» Владимира Меньшова (1980)

Кадр из фильма «Москва слезам не верит» Владимира Меньшова (1980)

Как в СССР популяризировали женские костюмы с «мужского плеча»? 

Традиционно эпоха сталинского «большого стиля» ассоциируется с нарочитыми образцами мужественности и женственности, однако элементы стиля «унисекс» проявлялись и в это время. Маскулинность одежде для женщин придавал «бостон» — шерстяная ткань, которая считалась маркером социального благополучия в условиях сталинского гламура. Из этого гладкошерстного материала с мелким рубчиком шили так называемые «английские костюмы» — своеобразный вид официальной одежды для деловых женщин сталинского времени.

Искусствовед Михаил Герман вспоминал заведующую кафедрой марксизма-ленинизма в Ленинградской Академии художеств: в начале 1950-х годов это была дама с «обликом генеральской жены (каковой и являлась) и повадками лагерной надзирательницы. Она носила исключительно ответственные костюмы только двух цветов: красного и зеленого». Примерно в таком же стиле советский оператор Борис Волчек приодел свою дочь Галину перед поступлением в школу-студию МХАТ: темно-синий пиджак и юбку шили у лучшего в Москве мужского мастера. И хотя полумужские пиджаки на женских плечах смотрелись изысканно, большинство «номенклатурных дам» в бостоновских костюмах выглядели совсем не элегантно.  

Кадр из фильма «Июльский дождь» (1967)

Кадр из фильма «Июльский дождь» (1967)

Как «болонья» стала химическим маркером гендерного равноправия? 

В 1960-е годы в Советском Союзе стала пользоваться спросом «болонья» — синтетическая ткань, предназначенная для производства плащей, курток и другой водонепроницаемой одежды, и обладающая не только выраженной функциональностью, но и в определенной мере унисексуальностью. В стране ткань появилась благодаря хрущевской идее «о химизации народного хозяйства», о чем вспоминал советский журналист Алексей Аджубей: «Он [Никита Хрущев] стал активно принимать западных бизнесменов, заспешивших в Москву. Крупный итальянский промышленник <…> поставил нам первые заводы искусственных волокон. Так вошла в наш быт ткань “болонья”».


От обменной валюты до символа содержанок: как в СССР менялось отношение и потребность в шубах?

Плащи из «болоньи» сразу превратились в дефицитный товар, предмет вожделения и фарцовки. Современники, вспоминая о «болонье», писали: «Плащи были хорошо сшиты, с дополнительной отлетающей кокеткой на спине, под которой скрывалась сетчатая материя для вентиляции, погончиками, большими прорезными карманами и широкими поясами <…> К плащам прикладывалась маленькая косыночка, а у мужчин — беретик».

Спрос на одежду из синтетики исходил от представителей обоих полов, но удовлетворить его в годы хрущевских реформ не получилось. Массовое производство «болоньи» наладили лишь к концу 1960-х годов, но уже в 1971-1975 годы мода — даже в условиях развитого социализма — резко изменилась.  

Кадр из фильма «Служебный роман» Эльдара Рязанова (1977)

Кадр из фильма «Служебный роман» Эльдара Рязанова (1977)

Как в гардеробе советской женщины появились брюки?

Безусловным признаком распространения стиля «унисекс» считается появление в женском гардеробе традиционного вида мужской европейской одежды, а именно — брюк. Этот процесс, начавшийся на Западе уже в 1920-х годах, пришел в СССР только в середине 1950-х. Однако как часть мужского костюма брюки нередко становились поводом для бурных идеологических споров среди комсомольцев. Так, в 1920-х годах на пике моды был «оксфордский мешок» — широкие брюки из тонкого серого сукна в мелкую клетку с сизым отливом, в которых ходили студенты Оксфордского университета. Но комсомольские активисты почему-то окрестили «оксфордами» узкие брюки, модные у «эдвардианцев» ― английских денди. «Обтянулись “оксфордами” и фокстроты наяривают», — писала газета уральских комсомольцев «На смену». В СССР мода на настоящий «оксфордский мешок» пришла в конце 1920-х годов, о чем, ссылаясь на реакцию пожилой соседки, писал петербургский поэт Вадим Шефнер: «Ой, и модные ребята вы стали!.. Я помню, парни узенькие брюки носили в трубочку, чем ужее — тем моднее, а нынче чем ширше — тем красившее».  

На государственный уровень обсуждение ширины штанин было поднято в период хрущевской оттепели. Поклонника «дудочек» могли исключить из комсомола с клеймом человека, не верящего в социализм, «нигилиста». Неслучайно одноименное стихотворение Евгения Евтушенко 1960 года начиналось со строк: «Носил он брюки узкие, / читал Хемингуэя». Другой известный писатель Андрей Битов немного пафосно, но совершенно справедливо писал об оттепели следующее: «Лучшие годы нехудшей части нашей молодежи, восприимчивой к незнакомым формам живого, пошли на сужение брюк. И мы им обязаны не только этим [брюкам], не только, через годы последовавшей, свободной возможностью их расширения, но и нелегким общественным привыканием к допустимости другого: другого образа, другой мысли, другого, чем ты, человека».

Кадр из фильма «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика» режиссера Леонида Гайдая (1967)

Кадр из фильма «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика» режиссера Леонида Гайдая (1967)

На рубеже 1950-1960-х годов властные структуры изменили свое отношение к новым канонам одежды: в официальной мужской моде победили тенденции минимализма, а традиционная ширина брюк снизилась с 40-45 сантиметров до 24. Изменения во внешнем облике советских людей подметили западные журналисты. Так, по словам корреспондента американского журнала Time, широкие брюки в СССР в это время носили «только военнослужащие, деревенщина и Никита Хрущев».  


Широкие брюки в СССР в 1950-1960-х годах носили «только военнослужащие, деревенщина и Никита Хрущев»

В 1960-е годы — в качестве свидетельства распространения унисекс-моды — в советскую повседневность вошли женские брюки. Конечно, женщины носили нечто более комфортное, чем платья и юбки, еще до начала дестанилизации: на физических уличных работах — ватные стеганые штаны, для занятий спортом — шаровары. Эта одежда презентовала сталинскую модель женственности, которая сочетала признаки человека, предназначенного для воспроизведения потомства, и своеобразного механизма, безотказного в тяжелой работе. В западной же моде дамские брюки — несомненный элемент стиля «унисекс» — придавали женщинам особый флер сексуальности и эротизма. 

Ленинградский дом моделей одежды, 1968-1969 годы

Ленинградский дом моделей одежды, 1968-1969 годы

В годы «оттепели» робкие попытки изменить представления властей о «приличии в моде» предприняли советские журналисты и модельеры. В альбоме «Одежда молодежи» 1959 года была размещена статья: «Когда и где носить брюки девушке». После ряда советов авторы статьи прямо заявляли: «...Вы в каждом отдельном случае сможете решить сами: куда, где и когда можно надевать брюки». Чуть позже даже твердокаменные апологеты интеллигенции стали позитивно оценивать распространение одежды в стиле «унисекс». К примеру, Всеволод Кочетов в романе «Секретарь обкома» 1961 года посвятил целый абзац описанию брюк супруги главного героя, партийного работника Денисова: «София Павловна немало потрудилась над тем, чтобы одежды ее для такой поездки были удобны и в то же время, чтобы она выглядела в них соответствующим образом. Она сшила несколько комбинезонов, с лямками, с медными пряжечками, с карманами и карманчиками, застегивающимися большими красивыми пуговицами». А в 1962 году журнал «Работница» с назидательным осуждением писал: «Среди мам распространено мнение, что брюки можно носить только дочерям. А разве мамы во время отдыха не катаются на велосипеде, не ходят на прогулки в горы, не играют в волейбол?». Это означало окончательную легализацию брюк в женской моде.  

Унисексуальный характер женских брюк в восприятии советских людей подмечали и современники. Так, филолог Ревекка Фрумкина вспоминала: «Услышав, что нашелся портной, который готов сшить мне брюки (дамские брюки, кроме сугубо спортивных штанов, у нас не продавались), отец (профессиональный текстильщик на пенсии — Прим. ред.) не без решительности сказал, что пойдет со мной покупать материал. В отделе тканей ГУМа <…> отец довольно быстро остановил свой выбор на черном фрачном сукне (это не сукно, а шерстяная ткань особо высокого качества). Эти брюки я носила лет десять с осени до лета». Символичным выглядит и сам факт участия мужчины, в данном случае отца, в подготовке процесса пошива брюк и выбор для женской одежды сугубо мужского материала. Кстати, в то время частные портные, которые на первых порах не решались делать на женской одежде ширинку, использовали застежку типа «лацбант» — вместо переднего разреза с пуговицами у нее шел клапан, застегивающийся у карманов по бокам. 

Кадр из фильма «Самая обаятельная и привлекательная» режиссера Геральда Бежанова (1985)

Кадр из фильма «Самая обаятельная и привлекательная» режиссера Геральда Бежанова (1985)

Как в СССР пришли джинсы?  

В конце 1960-х годов основным признаком гендерного равноправия стали джинсы. В то время западные историки называли брюки из денима «второй братской кожей» и «первой одеждой для обоих полов», не зная о том, что такая «унисекс-кожа» уже существовала в СССР в 1920-х годах — прежде всего, в виде кожанок.

Процесс переодевания жителей советских городов в джинсы властями практически не контролировался, но активно фиксировался художественной литературой. С конца 1950-х годов граждане иногда позволяли себе надеть «техасы», производимые в странах народной демократии (старшее поколение называло их «брюками со швами наружу»). «Техасы» носили дома и на отдыхе, расценивали как удобный вид рабочей одежды, но не более. А главное, их надевали пока только мужчины. В повести Анатолия Рыбакова «Приключения Кроша» 1960 года толстый и неуклюжий модник Вадим во время школьной практики на автобазе появился «в финских брюках, очень узких, в обтяжку, прошитых вдоль и поперек белыми нитками». Писатель не мог удержаться от похвалы в адрес джинсов: «Это хорошие удобные брюки, с множеством карманов». «Штаны неизвестного <…> происхождения» (на самом деле черные джинсы) имелись и у главного героя повести Василия Аксенова «Звездный билет» Димки Денисова.  

В повести «Апельсины из Марокко» 1963 года брюки из «денима» уже маркированы как норма женской одежды. В обыденной жизни Катя — жена геолога Кичекьяна и объект любовных переживаний главных героев — ходит «в толстой вязаной кофте и синих джинсиках». И это не литературное преувеличение! Яркое описание некой Татьяны Стриженовой, женщины-вамп, есть в мемуарах поэта, геолога и географа Александра Городницкого: «О самой Стриженовой к тому времени [началу 1960-х годов] в Туруханском крае ходили самые фантастические легенды <…> Сама героиня оказалась худощавой и черноволосой <…> Затянута она была в редкие в то время американское джинсы, заправленные в резиновые сапоги, и тельняшку с глубоким вырезом».  


Западные историки называли брюки из денима «второй братской кожей», не зная о том, что такая «унисекс-кожа» уже существовала в СССР в 1920-х годах — прежде всего, в виде кожанок

В конце 1960-х годов слово «джинсы», трактующееся как «узкие брюки из плотной хлопчатобумажной ткани, прошитые цветными нитками», было зафиксировано лингвистами как принципиально новая для русского языка лексическая единица. А в 1973 году в СССР даже наладили производство отечественных модных брюк, выпуск которых достиг в 1975 году 16 800 000. Однако конкурировать не то что с американским, но и с польским, этот товар все равно не мог.  

В конце 1970-х-начале 1980-х годов иметь фирменные джинсы считалось престижным. В начале «перестройки» с помощью «фарцовщиков», «блата» и прочих ухищрений, выражаясь словами героя фильма «Самая обаятельная и привлекательная», вышедшего на экраны в 1985 году, «в джинсы уже облачились самые отсталые слои населения». Брюки из денима стали и в советском быту «одеждой для обоих полов». У Виктории Токаревой в небольшом эссе «Самый счастливый день (Рассказ акселератки)», написанном в 1980-1981 годах, есть характерная фраза, которую произносит девочка-подросток, описывая своих родителей: «Худые и в джинсах». В общем, в СССР был не только секс, но и унисекс — пусть властям это и не слишком нравилось.  

Текст: Авелина Музафарова

Следите за нашими новостями в Telegram

Комментарии (0)