Ретродетективы про сыщика Василия Зайцева — редкая возможность оказаться в Ленинграде 1930-х.
Балетный критик в «большую» литературу пришла с «Ленинградскими сказками» — циклом детских книг в жанре магического реализма, для которых был выбран неожиданный исторический фон: репрессии («Дети ворона») и блокада («Краденый город»). Затем Юлия обратилась к детективному жанру, написав роман «Вдруг охотник выбегает», а следом его продолжение — «Укрощение красного коня».
Вас считают лучшим балетным критиком страны. На ваш собственный взгляд, чем отличались ваши статьи о балете от материалов других авторов, особенно критиков «традиционных»?
Если честно, то я не кажусь себе лучшей. И я не выпендриваюсь, говоря это, — от ложной скромности я точно не умираю, эго у меня что надо. Просто перестал писать о балете Павел Гершензон, а для меня он — великолепен. Но пишут еще и Татьяна Кузнецова, и Анна Галайда. Знаете, я прочла у критика и писателя Дмитрия Бавильского — он написал это с удивлением, — что современная русская балетная критика — это самая лучшая проза об искусстве, которую только можно найти в данный момент. И я согласна! Ладно, Бавильский написал это по поводу моей собственной книжки, не буду притворяться, что это был очаровательный сюрприз, но все же мне было очень ценно, что он обобщил. Не я одна такая молодец, а вообще — мощный цех. Да, мы мощный цех, я горжусь коллегами, именно так! А «традиционные»… Ну как сказать. В советское время было очень легко бездарному человеку свить себе гнездышко под теплым боком великого русского балета. Справишься — ура. Нет — ну кто там на писанину о балете сильно внимание обращает? И все эти люди страшно яростно обороняли свои гнездышки от тех, кто моложе и талантливее, вот и вся история. Посмотрите на Вадима Гаевского (крупнейший российский балетовед. — Прим. ред.), нашего великого учителя и Мафусаила, разве он агрессивен? Напротив, он всегда поддерживает молодых и новых, и это признак того, что граница проходит не по линии традиционного и современного, а по линии, разделяющей талант и бездарность. Вы уж простите, меня так редко спрашивают про наши профсоюзные дела, что я готова трепаться об этом бесконечно. Так вот: еще есть такие два феномена, оценить которые применительно к их роли в русской культуре еще предстоит. Первый — это отдел культуры газеты «Коммерсантъ», особенно когда им руководил Алексей Тарханов, это легендарный отдел. И второй феномен — это, конечно, журнал «Афиша», ныне покойный. Помяните мое мнение, об «Афише» историки еще будут писать в таких же терминах, как о журнале «Аполлон» применительно к Серебряному веку. Эти два издания очень располагали к появлению новой — и хорошей! — балетной критики. Один же в поле не воин, нет.
А как случилось, что балетный критик стал писателем? И есть ли что-то общее между детскими сказками и детективами?
Да, есть: в обоих случаях это истории, рассказываемые у костра. Нельзя быть скучной, нужно увлечь читателя. Кстати, балета это тоже касается. Обычный человек, ну зачем ему о балете читать? Так вот, нужно так написать, чтобы и человеку из вагона метро стало интересно. Так что балет меня очень подковал в этом смысле, я не балованная: я вам буду сальто крутить, на руках ходить, шариками жонглировать, короче, увлекать. Остановку свою проедете.
Вы много работаете с историческим пространством 1930-х годов. Чем этот период так важен для вас?
Колоссальным напряжением драмы. Две войны его подпирают, как две стены огня. Такие два жерла, в которые всосет много и много живых. Это так страшно, так жутко.
Но тема 1930-х очень травматична — не было ли риска выйти за рамки жанра детектива и сделать историю скорее драмой, триллером? Или у вас возникло желание трансформировать классический детектив в новый стиль?
Я рискую постоянно — потому что это соблазн: уйти из жанровой литературы в, условно говоря, серьезную. Хотя что я чушь какую-то несу! Вот Ю Несбе, детективщик, это же великолепная литература, по самым серьезным меркам. Но при этом надо как-то остаться в границах жанра, а это трудно, да. Я попыталась экспериментировать, но не скажу, что меня многие поняли. Некоторые критики остались недовольны собственно детективной интригой в традиционном смысле. Мне бы хотелось возразить: но ведь преступления, которые видит мой герой, следователь Зайцев, вроде распродажи картин Эрмитажа за границу — это же преступления не бандита, в них государство и есть преступник. И вот вышел зайчик погулять, а там такое…
Но я не упрямая, если критики не согласны, окей, в третьей книжке я сделала шаг назад, на позиции классического детектива, посмотрим, что скажут. Да, я прислушиваюсь к критикам: некоторые весьма умны и знают свое дело, почему бы этим не воспользоваться? В любом случае и читателям, и критикам надо привыкнуть к моим книжкам и моему взгляду на вещи. Я к этому с пониманием отношусь. Среди критиков, правда, есть и кретины, их большинство, к этому я тоже отношусь с пониманием. Мне писали такие кретины: ой, уж больно книжки-то мрачные, какой односторонний у вас мир. Что же возразить? Герой-то главный — милиционер. Уж извините, что видит, то видит, такой стороной к нему жизнь поворачивается, не сказать, что он ликует каждый день на парадах, ест в ресторанах и выпивает с дирижером Мравинским. Как мне сообщила один раз дама-гинеколог, простосердечно и не совсем деликатно: «О, вы пишете про балет? Какая вы счастливая, вы каждый день видите красоту. А что вижу я?»
И в первой, и во второй книге Ленинград — самостоятельный герой романа.
Да, однозначно да. Я безумно люблю Питер. Я его сама себе создаю, сама по нему гуляю, когда захочу.
У персонажей книг есть прототипы?
Все мои персонажи — это я сама — вот Зайцев, например, это такой я бы была, если бы родилась мальчиком. В этом смысле меня бесконечно тронули отзывы читателей: мол, какой приятный парень, ему сочувствуешь. И очень смешила критика: когда писали — ну что за мудак этот Зайцев? Ему, видите ли, нравятся красивые женщины, а некрасивые не нравятся. Уф, грешна, да, если бы я была мальчиком, мне бы тоже нравились красивые женщины. Мне вообще нравятся красивые люди, среди моих подруг несколько красавиц, что для девочек, в общем, нетипично — дружить с теми, кто красивее тебя. Но меня в этом смысле воспитал балет. Я люблю красивых людей. Мне доставляет большую радость на них смотреть.
В основе первой книги лежит история распродажи картин Эрмитажа за бесценок, во второй сюжет связан с советскими коннозаводчиками. В обоих случаях нужно колоссальное знание предмета. Как собирались детали и факты?
Чтение, слоновья память и свинцовая задница, вот и весь рецепт.
Вы заранее планировали целую серию книг о милиционере Зайцеве, когда начинали первую? И сколько их будет?
Ебж, как писал Толстой («Если буду жив» — традиционная приписка в конце писем Льва Николаевича. — Прим. ред.). Вообще, да, задумана серия, посмотрим, как это все будут принимать читатели и насколько довольно будет издательство. Я не навязываюсь: нет? — окей, готова свернуть все в любой момент, у меня куча других идей, чем еще себя развлечь.
Текст: Ольга Угарова
Фото: Дуся Соболь
Комментарии (0)