18+
  • Развлечения
  • Книги
Книги

Толстая, Водолазкин, Боярская и Аствацатуров признаются в любви Петербургу

К 314-летию любимого города мы публикуем избранные отрывки из сборника «В Питере жить» издательства «АСТ: Редакция Елены Шубиной», в котором яркие жители города от Татьяны Толстой до Елизаветы Боярской признаются в любви к Петербурге.

Татьяна Толстая

Петербург строился не для нас. Не для меня. Мы все там чужие: и мужчины, и женщины, и надменное начальство в карете ли, в «мерседесе» ли, наивно думающее, что ему хоть что‑нибудь здесь принадлежит, и простой пешеход, всегда облитый водою из‑под начальственных колес, закиданный комьями желтого снега из‑под копыт административного рысака. В Петербурге ты всегда облит и закидан — погода такая. Недаром раз в год, чтобы ты не забывался, сама река легко и гневно выходит из берегов и показывает тебе кузькину мать».

Елизавета Боярская

В моем детстве, думаю, что к счастью, не было компьютеров, поэтому, конечно, мы очень много гуляли. Мама возила меня на санках в Михайловский сад и тогда, о как это было прекрасно! — можно было скатываться хоть кубарем, хоть на ледянках прямо в замерзший пруд, что позади Русского музея. Сколько там было детей, какие фантастические горки! Мы могли там беситься часами... очень жалко, что сейчас он огорожен. Когда-то там был каток, его мы тоже не обходили стороной. А летом больше носились по дворам-колодцам на набережной Мойки. Во дворах Капеллы играли в али- бабу, казаки-разбойники, городки, классики, вышибало, прыгали на резиночке. Сколько игр разных было, не счесть, и сколько друзей во дворах...

Когда случился путч 1991 года, мне еще не было шести лет. Мы с мамой и братом полетели в родной город мамы Ташкент навестить дедушку. Мы пробыли там буквально несколько дней, как вдруг в срочном порядке стали собирать чемоданы и менять билеты, чтобы вылететь в Ленинград как можно скорее: мама боялась, что нас могут просто не выпустить из Узбекистана и не пустить домой... С “высоты” своего пятилетнего возраста я, конечно, не могла прочувствовать и оценить ситуацию с политической точки зрения.

Помню, как круто поменялось мое детское сознание, когда, спустя короткое время, в нашу с братом жизнь хлынули невиданные яства и изобилия... Началось все с “Фиесты” (предок нынешней “Фанты”), которую все в том же гастрономе на Конюшенной площади продавали на разлив в свою тару. И дальше понеслось: жвачки, кока-кола, сникерсы, эмэмдемсы, чупа-чупсы, чипсы... Папа стал ездить на гастроли за границу, и его возвращения мы ждали с замиранием сердца: когда откроется чемодан, и из него вывалится счастье всех цветов радуги: платья, заколочки, носочки, кроссовки, костюмчики, барби, машинки, сладости... чего там только не было — и все только нам с Сережей!

Андрей Аствацатуров

Осенью сам Петербург кажется прямым и правильным, ровно таким, каким его с самого начала начертил император. От холода тут все сжимается до правильности, до прямоты: мосты, дома, улицы; все возвращается к математической изначальности и сухому расчету карандаша, циркуля и линейки».

Татьяна Москвина

Однажды зимой, когда был салют в день снятия блокады, я стояла в лютый мороз на этом мосту, ожидая первый залп, и вдруг увидела в небе бесшумную быструю стаю из сотен белых птиц. Стая пронеслась над Невой в сторону Петропавловской крепости, откуда в городе и раздаются все салюты. Никакие это были не чайки, чайки такими огромными и бесшумными стаями не летают. Души погибших блокадников? Не знаю. Стояла на Благовещенском мосту в счастливом ужасе… Желая чудес, мы никак не приспособлены для встречи с ними».

Михаил Шемякин 

Парадные двери в те времена не закрывались, и, заходя в любой подъезд, всегда можно было натолкнуться на работяг, торопливо пьющих «из горла» московскую водку, «соображенную на троих», или отогревающихся детей, сбежавших с уроков. Да мало ли на что и на кого можно было наткнуться в полутемных парадных ленинградских домов, провонявших кошачьей мочой и кухонными «ароматами»».

Евгений Водолазкин

Помимо бульдога, в связи с домом на Ждановской вспоминаются птицы. Одна из них — соседский попугай, которого мне довелось спасать. Как‑то раз в нашу дверь позвонила соседка и сказала, что ее попугай, залетевший в щель между шкафом и стеной, не может выбраться. Она просила о помощи. Вероятно, в ее глазах я был тем, кто способен помочь попугаю. Я не люблю птиц, хотя люблю, скажем, котов (тут уж, видимо, либо одно, либо другое), но отказать соседке не смог.

По условиям задачи шкаф не отодвигался, его можно было только разобрать, и мне пришлось забраться на него по стремянке. За стенкой шкафа, где‑то у самого пола, я увидел маленького попугая. Он находился так далеко, что достать его казалось делом совершенно невозможным. Получалось, что хозяйке следовало выбирать между шкафом и попугаем.

Чтобы сделать для попугая хоть что‑нибудь, я затребовал швабру. Я был уверен, что он испугается и забьется еще дальше, но не предпринять ни одной попытки не мог. Протолкнув ручку швабры вниз, я начал осторожно подводить ее к птице. К моему изумлению, спасаемый не стал капризничать и проявил благоразумие. Без лишних слов (неизвестно, являлся ли этот попугай говорящим) он схватился за ручку обеими лапами и был извлечен на поверхность. Зная свою хозяйку, попугай, возможно, подозревал, что выбор будет сделан не в его пользу».

Отрывки для публикации предоставлены издательством «АСТ: Редакция Елены Шубиной»

Рубрика:
Чтение
Люди:

Комментарии (0)

Купить журнал: