18+
  • Город
  • Город
Город

Лев Лурье и Анатолий Белкин о пиве за 11 коп., москвичах и первых заработках

В рамках цикла встреч «Век после революции» со Львом Лурье в кинотеатре «Англетер» художник и основатель журнала «Собака.ru» Анатолий Белкин рассказал о детстве, эпохе 70-х и отличии ленинградской культуры от московской.

О детстве и пиве за 11 копеек

Анатолий Белкин:

Мое детство прошло в Александровском саду, куда я часто ходил с няней. У нее было три абсолюта: я, Ленин и пиво. Возможно, в другом порядке: я, пиво, Ленин. Так вот, в Александровском саду была детская площадка, где неподалеку стоял такой длинный ларек и там давали пиво. Няня брала себе большую кружку, а мне — маленькую с подогревом. И, конечно, я возвращался с прогулки розовощекий, совершенно пьяный и после хорошо спал. Поэтому моя мама — известный детский врач-психиатр — думала, что мы очень хорошо гуляем на свежем воздухе. Однажды она ушла с работы раньше и застукала, как няня вливала в меня остаток кружки за 11 копеек. Был дикий скандал — няню выгнали. Мне, как теперь выяснилось, была нанесена травма, после которой я до сих пор не оправился.

О школе

Анатолий Белкин:

В школе при Академии Художеств учеников было всего 263 человека и от нас не требовали ничего — только рисовать. Конечно, это наложило определенный отпечаток. Была разнарядка от министерства культуры вылавливать талантливых мальчиков и девочек по всей стране. Когда я учился в 7-м классе, у нас появился такой «отловленный в Дагестане» одноклассник с бородой. Это был милейший человек: родители послали его в какой-то местный большой город то ли за рахат-лукумом, то ли за сушеным мясом. Он приехал на ослике и остановился порисовать — там его и поймали работники этого министерства, привезли в Ленинград и поселили в интернате на заднем дворе Академии. Он не очень хорошо говорил по-русски, однако был замечательным художником: мощно-природный, нерафинированный, абсолютно бескультурный колорист. Но действительность победила талант и долго он у нас не продержался: приехали его родители, такие же бородатые, как и он сам, и забрали сына.

О советских годах: «старичках», книгах и Пикассо


Лев Лурье:

Важное значение для советской эпохи имела эпическая устная культура. Библию, Ницше, Кьеркегора, например, было элементарно не прочесть. Эти книги передавали из уст в уста и очень значительным персонажем был «старичок» — человек, который рассказывает то, о чем в книгах не прочитаешь.

Анатолий Белкин:

Была такая замечательная история с живописцем Гертой Михайловной Неменовой — ее даже «старушкой» назвать нельзя — красавица. Видимо, у нее был роман с графиком Рудаковым, который в 29-м году, еще до железного перелома, вывез ее в Париж и сказал:


— Мы пойдем к Пикассо: он только что расстался с балериной Ольгой Хохловой и обожает русских красавиц. Пикассо покажет тебе свои картины, как художнику. Если тебе не понравится — молчи.

Они отправились к Пикассо и тот действительно обалдел: Неменова — прекрасно говорит по-французски, элегантная, художница еще и из Петербурга — здесь все сошлось. Пабло все демонстрировал Герте Михайловне свои полотна, а она рот прикрывала от зевоты: совершенно чуждое ей искусство. Наконец Пикассо спросил:


— Ну, как вам?
— Ничего вроде, — отозвалась Неменова.

Как она потом вспоминала, дальше последовал кошмар: Рудаков быстро ее вывел на лестницу и отшлепал. Больше они к Пикассо не ходили. Вот от кого это было можно узнать? Только от «старичков».

Вообще нам повезло: история переплетений искусства и судеб может случиться только в больших городах, к числу которых Петербург, безусловно, принадлежит. Я не согласен со Львом Яковлевичем, что прочесть книги было невозможно: удивительно, ничего нельзя было купить, но все читали — и Джойса, и Роб-Грийе. Я так скажу что мы больше обсуждали не литературу, а «кто с кем». Сейчас просто все доступно, а вот читают ли — не знаю.

Лев Лурье:

Читают, но совсем по-другому. Когда ты выковыриваешь изюм из булки как это делали мы, нужно проявить некоторую прыть, чтобы что-то понять. Это очень важное искусство намека: грубо говоря, книг Ницше нет, но в журнале «Русское богатство», есть рецензия на Ницше. Такое восстановление — более глубокая работа.

О переходе от поэзии к живописи

Анатолий Белкин:

Скажу точно, что к началу 70-х город был поэтическим. После мощного толчка — Бульдозерной выставке в Москве в 1974-м году — наступило время художников: на авансцену вышли люди, которые занимались не словом, а красили картинки.

Лев Лурье:

На выставке в ДК Газа на Кировском заводе выстраивались батальоны людей, окруженных милицией. Когда желающих посмотреть картины набиралась тысяча, их запускали внутрь дома культуры: там они должны были очень быстро пройти мимо работ Белкина и Богомолова, чтобы не заразиться этой идеологической напастью и выйти. Такого энтузиазма я больше не помню: думаю, что во время восстания декабристов так же стояли на Сенатской площади. Какой там Айвазовский в Третьяковской галерее…


«Хороший вкус часто спасает от совершения плохих поступков».

О мастерских

Анатолий Белкин:

Когда есть тотальный контроль, нет возможности за всем уследить. Мастерские художников — невероятная привилегия и огромный недосмотр советской власти: они предполагали личную жизнь, которая по вечерам превращалась в общественную. Это был чердак или подвал — часто страшная комната, и ты — ее хозяин. И эта атмосфера сделала прививку, превратила нас в абсолютно не политизированных людей, но, конечно, и помогла провести юность ярко и выработала вкус. Я вообще убежден, что хороший вкус часто спасает от совершения плохих поступков

О заработке

Анатолий Белкин:

Первые деньги я официально заработал, когда газета «Смена» послала меняя нарисовать процесс стройки двух домов. Невероятно гордый собой, я сдал работу и получил 4 рубля 26 копеек. Художники были глухо-знаменитыми: нас «кормил» журнал «Костер», иногда журнал «Аврора». Помню, мне однажды доверили сделать иллюстрацию к рассказу Вадима Шефнера о зубной боли: платили за место, которое картинка займет на полосе. И я скомпоновал: сверху небо, внизу люди с зубной болью. Выходит журнал: небо обрезали наполовину, то есть рублей на 25.


«Коллекционеры-мастодонты интересовались жизнью художника и по-настоящему его любили».

О частном покупателе

Анатолий Белкин:

У меня был разный опыт: года три назад мне позвонили и сказали, что приедут посмотреть картины. Для этого оцепили весь двор и посадили на крышу снайпера. Во времена коллекционеров-мастодонтов так не происходило: они заходили скромно, интересовались жизнью художника и по-настоящему его любили. Это были совершенно другие люди, они иначе себя вели и иначе покупали. Однажды ко мне из Москвы приехал великий коллекционер Яков Евсеевич Рубинштейн с супругой. Ему было уже 70 лет, но долгое время он ко мне обращался «Анатолий Павлович», когда мы подружились, я прератился в «Толеньку». Так вот он и говорит:

— Анатолий Павлович, вы не уступите нам с женой Татьяной Викеньевной вашу акварель?

Я про себя думаю: «не просто уступлю, а счастлив буду». Мне было 24 года, я — наглый и конечно, гений, как и все в 24. Свои работы обычно продавал за 100 рублей, а тут решил отдать за 150. Говорю цену и сам дрожу.

Он отвечает:
— Анатолий Павлович, безусловно, эта вещь стоит этих денег, но мы с Татьяной Викентьевной поиздержались в дороге. Голубчик, вы не уступите нам ее за 100 рублей?

И далее:

— Анатолий Павлович, вы не будете возражать, если половину суммы я передам вам немедленно, а другую пришлю чеком?

Я делаю вид, что каждый раз получаю чеки, и соглашаюсь: «Конечно, Яков Евсеевич, как вам будет угодно!», но сам не знаю, что делать дальше. Наконец приходит неказистый конверт, а внутри — мятенькая бумажка с цифрой 50. За такую, ясное дело, никто мне не заплатит. Я отправился в центральную сберкассу и взял все документы: паспорт, метрику, справку о прививках. В сберкассе на меня даже не взглянули и молча отсчитали 5 раз красненькие десятирублевые.


«Культурный слой — это результат праздности».

О москвичах и петербуржцах

Анатолий Белкин:

Я думаю, что все разговоры об особой петербургской-ленинградской школе немного выдуманы. Вот, Москва грубая, а мы не такие богатые, но супер-духовные, привыкшие к серому небу над «лимонной Невою», — как писал Мандельштам.


Лев Лурье:

Вот Анатолий Павлович не видит различий, а я вижу. В Петербурге культурный слой больше, чем в Москве. Культурный слой — это всегда результат праздности. Если человек все время работает, ему некогда читать. Поэтому у нас чуть более начитанные и насмотренные люди.

 

Следите за нашими новостями в Telegram
Места:
Кинотеатр отеля «Англетер»
Люди:
Анатолий Белкин, Лев Лурье

Комментарии (0)