18+
  • Город
  • Город
Город

Городской типаж: психиатр

Как лечат шизофрению, почему в современной медицине до сих пор используется электрошоковая терапия, как не выгореть в профессии и продолжить помогать пациентам нам рассказала врач одного из психиатрических научно-исследовательских институтов.

О диагностике

Сейчас я работаю амбулаторно, то есть принимаю пациентов у себя в кабинете. Чаще всего ко мне приходят по договоренности, и мы просто беседуем. Чтобы познакомиться, требуется три-четыре часа – за одну встречу это сложно сделать, так как обычно прием длится около часа. Я замечаю симптомы, думаю, в какую клиническую картину они укладываются и решаю, какие лекарства можно назначить. Далее мы общаемся с пациентом по телефону, он приходит на следующую встречу. Параллельно собираю дополнительную информацию о нем и его состоянии. Все это нужно, чтобы поставить диагноз. Это не просто, ведь клиническая картина не всегда явная. Ту же шизофрению мы диагностируем только при полной уверенности. Без сомнений такой диагноз можно поставить только после года наблюдения.

Я психиатр с эндокринологическим уклоном. В мою специализацию попадают разные случаи. Например, когда назначение медикаментов вызывает у человека депрессию или при лечении шизофрении часто нарушается работа гипофиза и выработка пролактина. Сейчас пишу научную работу о депрессии у женщин в период менопаузального перехода. Изучаю, как можно предотвратить это состояние и поддержать организм и нервную систему необходимыми веществами и витаминами заранее.

О лекарствах

Вообще, таблетки помогают, но не излечивают полностью. Потому что мы не знаем точно, где, как и почему развилось заболевание: молекулярные и нейробиологические причины. Наверняка мы знаем, что есть система, работа которой нарушена, поэтому у человека возникают галлюцинации, он слышит голоса. Чаще всего к этому приводит комплекс причин: стресс, определенная наследственность или, наоборот, абсолютное благополучие.

Улучшение состояния – понятие условное: надо четко понимать, что у той же шизофрении не только внешние проявления. Галлюцинации, неадекватное поведение – все это мы купируем назначением нейролептиков, но есть и неочевидные симптомы. Это то, что болезнь отнимает у человека. Когда психоз проходит, становится понятно, что произошло. Человек стал эмоционально холодным, апатичным, у него нарушилась воля, он не может целенаправленно закончить мысль, не в состоянии уловить нюансы эмоций. И вот это уже не вернуть. Так что мы сейчас во всем мире лечим симптомы, но не болезнь.Для меня улучшение – это не отмена лекарства, а возможность адаптироваться к жизни, выполнять свои функции как мать или отец, друг или супруг. Задача психиатров – помогать людям реабилитироваться.


Мы в принципе не видим пациентов, у которых все хорошо. Они лечатся и уходят. 

Благоприятным считается эпизодическое течение болезни. То есть такое, когда человек восстанавливается почти до прежнего уровня. Но мы обычно таких пациентов не видим. Мы в принципе не видим пациентов, у которых все хорошо. Они лечатся и уходят.

Вопрос о разглашении пациенту диагноза сам по себе очень серьезный. Потому что эта информация может сильно ухудшить состояние больного. После первого приступа наступает сложный период осознания. Это очень «урожайное» время для суицидов. И в этот момент каленым железом прибивать на лоб печать «шизофреник» опасно. По закону мы должны сообщать диагноз, но там прописано, что делать это необходимо в безопасной и понятной для пациента манере. В этом смысле врач – очень творческая специальность.

О методах терапии

У меня есть опыт проведения электросудорожной терапии – ЭСТ (разновидность электрошоковой терапии – Прим.ред.). Это неплохой метод, хотя считается «драконовским». Его плюс в том, что он не имеет побочных эффектов. ЭСТ можно делать даже беременным женщинам. Конечно, у процедуры есть и негативные стороны: она неприятная, предусматривает наркоз, выход из него, амнезию. Но если ЭСТ эффективна – это здорово.


Электрошоковая терапия  – это такая кнопка «reset» организма.

У одной женщины в возрасте 20 лет в очень тяжелой форме развилась шизофрения. Ей казалось, что ее насилует дьявол. Это история произошла много лет назад: ограниченное количество лекарств, которые были доступны на тот момент, не помогали. За два года лечения никаких изменений. Ей провели ЭСТ. И в течение 20 последующих лет все было хорошо. Потом на фоне стресса она снова заболела, и снова только ЭСТ продлила ей здоровье еще на 16 лет. Длительные качественные ремиссии позволили ей социализироваться. ЭСТ – это такая кнопка «reset» организма. Сейчас она проводится только по отдельному согласию пациента. А вот инсулиношоковая терапия больше не применяется, так как из побочных эффектов – высокая вероятность развития диабета.

Если поставить организм на грань выживания – это очень отрезвляет, человек перестает болеть. Есть еще такой метод ─ депривация сна (то есть человеку не дают спать). Такие противорезистентные средства используются, когда обычные лекарства не помогают. Терапию назначают тоже по согласию пациента. Так что «кого попало», мы не лечим. Скоро будем за каждую инъекцию расписываться.

Об агрессии

Вызвать в человеке ярость очень просто, особенно если он к ней готов. Если человек испытывает агрессию, это видно сразу. Я не остаюсь с таким пациентом одна, не вызываю его недовольства, говорю только о том, о чем ему хочется.

Большинство пациентов принимают решение о лечении самостоятельно. Они пришли сюда с пониманием, они способны слышать. Значит, с ними можно договориться. Хотя, конечно, бывают люди в очень тяжелом состоянии.

Один раз в кабинете заведующего пациент разбил стеклянную дверцу шкафа и осколками угрожал врачу. На шум все сбежались и силой его скрутили, отправили в больницу. Мы стараемся обезопасить себя заранее. В кабинете не держим ножей, вилок, тяжелых предметов. Ножницы, например, я храню в выдвижном столе. На окнах везде установлены решетки – если человек решит выброситься.

О симуляции

Симуляции встречаются. Вот мальчики в армию не хотят идти, например. И тут все зависит от того, как к этому относиться. С моей точки зрения, это уже не очень здоровое решение. Во всяком случае, не очень здравое. Парень получает военный билет, где указана категория, по которой его «отмазали» от армии: 7Б – шизофрения. С такой справкой придется ходить всю жизнь. Человек не сможет получить водительские права, устроиться на большинство интересных работ.

Симптомокомплекс при шизофрении очень специфический: он позволяет психиатру ориентироваться в клинической картине. Так что есть большая вероятность, что симуляцию я распознаю сразу. Это довольно очевидно. Вот легкие формы невроза изобразить очень просто. Но нарушения мышления не воспроизвести. Их можно вспомнить, но не придумать. Человек с нормальным мышлением этого сделать не сможет. Симуляция – очень зыбкая почва. 

Знаю, что в некоторых больницах к симулянтам лояльно относятся, ставят несерьезный диагноз. Для меня очень сложно сказать, что такой человек здоров. Пусть симулирует в другой области. Выберет себе гастрит, водянку, плоскостопие...

О сложностях

Раньше для меня был очень сложен длительный контакт с пациентом. Я его лечила, появились улучшения, он выписался, галлюцинации, голоса – все исчезло. Но у человека дальше остаются вопросы: «Вот у меня с аппетитом проблемы. Вот сплю я как-то не так. Настроение в порядке, но что-то не то». Для лечения, вроде бы, повода нет, но пациенту требуется поддержка. Он приходит чем-то поделиться, поднабраться уверенности. И выгнать его невозможно.

Сейчас самое сложное ─ работать с пациентами, которые меня раздражают потому, что их претензии к жизни не вписываются в мою картину мира. Но из психотерапевтических размышлений: человека обычно раздражает то, что про него и о нем. Это глубокое осознание себя. Бывает, пациент приносит ко мне в кабинет все то, что мне не нравится в моих близких. Это сложно. Но человек страдает, и ему нужно помогать. Это такой своеобразный контр-перенос для специалиста – возможность самоанализа.


Без защиты себя невозможно долго быть педагогом или врачом. 

У меня как-то был пациент-алкоголик после принудительного лечения в больнице. У него оказалось высоченное давление, а это сильно влияет на мозг. Я не могла его заставить сходить к врачу, принимать лекарства. Он приходил и приносил все эти проблемы мне, а лечиться не хотел. И вот что с ним таким делать? Либо отказываться, либо над собой работать. Это психогигиена. В ней нуждаются врачи, педагоги, родители тяжелобольных детей. Иначе можно выгореть моментально. И перестать интересоваться тем, кому стремишься помочь. На это очень редко обращают внимание, хотя проблема требует глубокого осознания. Те же балинтовские группы (метод групповой тренинговой работы – Прим.ред.) не так уж сложно организовать. Даже нормальные отношения в коллективе, когда есть возможность посоветоваться или что-то обсудить – уже очень полезно и хорошо.

Неправильно, когда врач приносит все проблемы домой. Если я позволю пациентам звонить мне в любое время – у меня не будет никакой жизни. Я регулирую это очень четко и требую соблюдать мои границы. Если вижу по человеку, что он будет звонить мне, скажем, ночью, то даю ему рабочий номер. Без защиты себя невозможно долго быть педагогом или врачом.

Я получаю удовольствие от своей работы. Так как моя мама психиатр, у меня никогда не было страхов по поводу опасности и необычности этой специальности. Сейчас я приближаюсь к ответу на свой детский вопрос: «Как люди думают?» Я работала в больнице, в диспансере, сейчас – в научном институте и могу сказать, что исследовать человека ─ очень интересно. Каждый, кто сюда приходит, приносит что-то новое, абсолютно уникальное.

Мне нравится разговаривать с людьми, интересно, как, порой причудливо, работает мозг, а норма – такое размытое понятие в психическом здоровье, что проявляется только через патологию. По большому счету, это просто способность адаптироваться к окружающей среде. И я бы ничего не добавляла к этой мысли.

Текст: Камилла Джа

Следите за нашими новостями в Telegram
Рубрика:
Городской типаж
Фото:
Shutterstock

Комментарии (0)