Спустя год после трагической гибели Бадри Шенгелия, которого СМИ называли «криминальным авторитетом», его дочь Лиана организовала выставку картин отца и дает первое интервью о нем.
Он приехал покорять Ленинград в конце 1980-х, а уже в 1990-х имя Бадри Шенгелия начало мелькать в криминальных сводках. Время шло, казалось, лихие девяностые остались в прошлом, Бадри вел бизнес и всерьез увлекся живописью, но в сентябре 2018 года его расcтреляли в собственном автомобиле — следствие до сих пор не установило виновных.
Вспомни тот день, когда не стало отца.
В сентябре родители должны были лететь отдыхать за границу, но папа не смог, и вместо него полетела я. Утром 17 сентября он как ни в чем не бывало позвонил нам по FaceTime, мы мило поговорили, а уже через час нам сообщили о случившемся. Это был гром среди ясного неба, время остановилось. Первое, о чем сожалею, — что меня не было в стране. Виню ли я себя? Очень! У меня было плохое предчувствие, но я ни с кем не поделилась опасениями.
Как ты пережила прошлый год?
Первое время просто лежала и ничего не хотела делать, но надо было начинать двигаться, выезжать из дома и решать житейские проблемы. Тогда мое окружение уменьшилось на 90 процентов: проверку таким событием прошли не все. Я чувствовала предательство со стороны друзей, от которых ждала поддержки. При этом кто-то из папиных товарищей постоянно был рядом. Не могу сказать, что за год я справилась с утратой и у меня выстроилась какая-то внутренняя броня: до сих пор пребываю с ощущением, будто меня разорвали на части. В качестве некой терапии я начала писать картины — прямо у него в кабинете. Навалившаяся ответственность меня собрала и мобилизовала: пришлось заняться семейными делами. И все, что папа в меня вкладывал, сейчас помогает. Жалею, что опомнилась так поздно. Бывает, еду по Петербургу домой, обдумываю какой-то вопрос и ловлю себя на мысли: вот он, этот момент, когда нужен его совет, но спросить уже не могу.
Расскажи, как папа был связан с живописью?
Он любил рисовать с детства: рассказывал, как оформлял плакаты во время службы в армии в Каунасе, затем сделал длительную паузу — покорял Ленинград. К живописи вернулся много лет спустя: однажды он с мамой был на даче и вдруг сказал: «Вот бы написать этот вечер сейчас». Мама запомнила, и, когда в следующий раз я спросила ее, что подарить папе на Рождество, выбор был очевиден — мольберт с красками. Папа никогда не учился изобразительному искусству, даже когда начал активно писать, я приносила ему книги, но он от всего отказывался — работал по наитию, иногда заглядывая в Интернет, чтобы посмотреть, как художники воплощают свои идеи на холстах. Свой кабинет у нас в квартире он превратил в мастерскую, за последние лет восемь тот пропах растворителем для красок — кажется, я до сих пор его ощущаю. Папа постоянно был перепачканный, вся одежда — в масле. Три года подряд после моего подарка он писал буквально день за днем, вернее, ночь за ночью. Мы создали отдельный Instagram-аккаунт для его работ @badrishengeliya.Картин было так много, что у нас сложилась традиция ежегодно проводить выставки его работ не только в Петербурге, но и в Москве и Европе. Всякий раз полотна хотели купить, но я упорно отказывалась: они очень многое рассказывают мне об отце, и я никогда не была готова с ними расстаться.
Осенью ты открываешь выставку его работ?
Да, 19 сентября в Arts Square Gallery, причем большинство из этих картин никогда раньше не экспонировали. К открытию я запущу стритвир-бренд: свитшоты и джинсовые куртки, украшенные вышивкой ручной работы по папиным рисункам. Я бы хотела встречать людей на улице, которые носят одежду с его работами. У него вообще была особая связь с Петербургом — город постоянно его притягивал.
В Петербурге его знали как «авторитетного предпринимателя» — не могу не спросить про это.
Этот ярлык в криминальной хронике СМИ того времени помнят все: Петербург прекрасно знает, кто такой Бадри Шенгелия. Папа рассказывал, как начинал еще до перестройки — в конце 1980-х работал на «Галере» (Гостиный Двор. — Прим. ред.), где немодный советский трикотаж с начесом перешивали в стильные пуловеры, а бабушка приезжала варить их в синьке, у нее были руки по локоть в краске. Хватался за любую возможность — азарта ему было не занимать. Если выдавался успешный день продаж, все шли в «Гранд Отель Европа», где подавали сытный обед за 2 рубля 50 копеек в ресторане на крыше. В 1990-е, когда пошла волна кооперативов, он не остался в стороне. Не знаю, где он достал модные лекала и открыл пошивочный цех, а позже — еще один — по изготовлению фурнитуры для кожгалантереи. Вскоре появилась я: помню, в детстве папа никогда не уходил с головой в работу, был внимательным отцом и мужем и любящим сыном. Он обожал приглашать гостей: по выходным собиралась толпа близких, мама накрывала на стол, игры, детские крики.
Когда ты поняла, что твой папа не рядовой инженер на заводе?
Лет в двенадцать-тринадцать. В раннем детстве в детали меня никто, разумеется, не посвящал: видимо, хотели оградить от лишней информации. Я училась в государственной школе на Мойке: и одноклассники, и учителя знали о том, кто мой отец. Кто-то не подавал вида, другие злились и бесились. Папа был виртуозом чтения законов: всякий раз он находил в них лазейки, словно читал между строк, и умудрялся составить такие комбинации, которые никому не приходили в голову. В том мире он был гением. Да, возможно, он жил в этом криминале, но имел талант пройти по грани, повторяя свой девиз: «Все в рамках правового поля». Как в самой традиционной грузинской семье, мне запрещали ходить на тусовки. Я сбегала, придумывая всякую ерунду. (Смеется.) Потом мне исполнилось 18 лет, и папа сам отвел меня и моих друзей в клуб «ХХХХ» на концерт группы «Ленинград». Помню, он позвонил и сказал: «У меня есть столик, собирай человек десять — и пойдем!» Я переспросила: «С тобой?» А он: «Помешаю?» Мы тогда очень классно потусили, мне понравилось! После этого я начала отпрашиваться, и он отпускал, но с охранником, который ждал меня у клуба. Папа это не поощрял, волновался и не ложился спать, пока я не вернусь. Его кабинет находился напротив входной двери: когда я в ночи заходила, он ждал моего возвращения.
Было событие, которое вывело его из равновесия?
Да, смерть его мамы, моей бабушки. У них была очень сильная связь. После этого он три месяца писал картину «Дворик детства», где изобразил свой двор в Грузии, бабушку с дедушкой, себя с братом, собак. Кажется, в эту картину он вложил всю душу. Мне среди его работ особенно нравится «Райское дерево» — яркая картина, на которой изображено дерево, усыпанное большими фруктами, но другие видят в ней образ человека.
Ты приняла его образ жизни?
Конечно! Более того, я всегда его поддерживала — и тогда, и сейчас, будучи взрослой. Мы с ним стали хорошими друзьями: я разговаривала с папой даже о том, о чем в Грузии не принято при общении дочери с отцом. У нас была особенная связь — такая обычно бывает с матерями. Хотя, конечно, мама со мной проводила больше времени. Можно смело сказать, что я папина дочка. У меня есть старшая сестра — очень женственная и утонченная, папа всегда шутил: «У меня дочь и сын», подразумевая мой суровый характер и нрав. Наши ночные разговоры становились частыми, я задавала откровенные вопросы, мы часто беседовали о добре и зле.
Можешь назвать папу справедливым?
Да, могу. Одни его обожают, другие — нет. Я спокойно к этому отношусь. Честно говоря, я очень хочу быть такой, каким был он, — решительной, в чем-то жесткой, но справедливой. Пожалуй, это невозможно: он был такой единственный.
Выставка картин и поп-ап-стор коллекции:
Arts Square Gallery, Итальянская ул., 5
19 - 22 сентября
Текст: Михаил Стацюк
Фото: @bydashulyafedor, личные архивы семьи Шенгелия, архивы пресс-служб
Комментарии (0)